...
И, вероятно, от этого вечного страха, который угнетал ее, она не
оставила Сашу в корпусе, когда генерал умер от паралича сердца, немедленно
взяла его; подумав же недолго, распродала часть имущества и мебели и уехала
на жительство в свой тихий губернский город Н., дорогой ей по
воспоминаниям: первые три года замужества она провела здесь, в месте
тогдашнего служения Погодина. Женщина она была твердая, умная, и ей
казалось, что в мирной и наивной провинции она вернее сохранит сына, нежели
в большом, торопливом и развращенном городе.
Приятный, нисколько не изменившийся Н. не обманул надежд и с
готовностью покрыл их своей ненарушимой тишиной. Перестал быть страшным и
Саша: в своей мирной гимназической одежде, без этих ужасных погон, он стал
самым обыкновенным мальчуганом; и от души было приятно смотреть на его
большой пузатый ранец и длинное до пяток ватное пальто. Как это ни странно,
но, кажется, ни одна гадалка, ни один прорицатель не могли бы так успокоить
Елену Петровну, как это длинное не по росту ватное, точно накрахмаленное
пальто; взглянет из окна, как плетется Саша по немощеной улице, еле двигает
глубокими галошами, подгибая ватные твердые фалды, и улыбнется: "А я-то
боялась... Какие же могут быть ужасы? Вот бы посмотрел генерал!"
Теперь ей казалось, будто и генерал - как она и после смерти называла
мужа - разделял ее страхи, хотя в действительности он не дослушал ни одной
ее фразы, которая начиналась словами: "Я боюсь, генерал..."
- А ты не бойся! - говорил он строго и отбивал охоту к тем смутным,
женским излияниям, в которых страх и есть главное очарование и радость.
Были и еще минуты радостного покоя, тихой уверенности, что жизнъ
пройдет хорошо и никакие ужасы не коснутся любимого сердца: это когда Саша
и сестренка Линочка ссорились из-за переводных картинок или вопроса,
большой дождь был или маленький, и бывают ли дожди больше этого...
|
